Своей поразительной долговечностью Византийская империя была обязана прежде всего тому факту, что ее армия, как утверждает Оман, «была в свое время наиболее эффективной военной силой в мире». Породившая эту армию система являлась результатом строжайшей дисциплины, высочайшей организации, совершенного вооружения и продуманных тактических методов в сочетании с бережно хранимой римской традицией порождать непревзойденный esprit de corps. Византийцы обладали способностью сохранять и поддерживать это превосходство благодаря природной склонности к анализу: анализу самих себя, своих противников и физико-географических факторов сражения.

Результаты этого анализа зафиксированы в большом количестве военных трактатов, среди которых имеются три выдающихся. Первым из них был «Стратегикон» Маврикия, написанный около 580 года, как раз перед тем, как он взошел на престол. Второй — «Тактика» Льва Мудрого, написанная около 900 г. Третьим является небольшое руководство, задуманное, очевидно, императором-воином Никифором Фокой и, вероятно, написанное кем-то из его штабных офицеров около 980 г. Эти три труда показывают, что за полтысячелетия после Велизария основы претерпели очень мало изменений, несмотря на многочисленные эволюционные изменения в деталях, которые всегда неизбежно сыщутся в системе, основанной на регулярном объективном анализе.

Организация и доктрина, здесь обсуждаемые, выросли более чем за век, последовавший за правлением Гераклия, когда его наследники боролись за приведение своей военной системы в соответствие c изменениями, вызванными к жизни появлением на исторической сцене ислама. На протяжении этих лет, как и в предшествующие века, не везде и не всегда она срабатывала успешно. Но, несмотря на отдельные и порою случайные поражения, основа, на которой покоилась система в целом, вновь и вновь доказывала, что на этом фундаменте одаренный и энергичный полководец может возвести здание любых побед. На протяжении пяти столетий подобные военачальники неизменно появлялись вовремя, чтобы подтвердить военное превосходство Византии над соседями, и еще почти четыре века после этого остатки этой системы помогали отсрочить окончательное крушение империи. Бо́льшую часть этого периода основным военным учебником являлся «Стратегикон» — лаконичное и доступное наставление по всем аспектам ведения войн и военного руководства, отчасти напоминающий полевые уставы современных армий. В нем приводились сведения по боевой подготовке, тактическим маневрам, управлению войсками, штабной работе, а также обсуждение главных военных проблем, которые могут встретиться при операциях против какого-либо из многочисленных врагов империи.

Основным административным и тактическим подразделением как пехоты, так и кавалерии являлась в византийской армии нумерия или банда численностью 300–400 человек — приблизительный аналог современного батальона. Нумерией командовал трибун (или граф, а позже друнгарий ), примерно соответствующий современному полковнику. От пяти до восьми нумерий, соединяясь, образовывали турму (аналог современной дивизии) во главе с турмархом , или герцогом. Две или три турмы составляли фему (аналог современного корпуса) под командованием стратига. При этом отдельные соединения отличались друг от друга по численности, тем самым сознательно затрудняя противнику точную количественную оценку личного состава любой из византийских армий.

Все офицеры от друнгария и выше назначались императором и присягали на верность лично ему. Этот порядок поощрения преданности центральной государственной власти в большей степени, нежели вышестоящему армейскому командиру, как это было принято в практике Западной Римской империи, видимо, был введен Маврикием.

Полевая организация византийской армии, описанная (а в значительной степени и введенная) Маврикием, была приведена в соответствие с территориальными военными округами в конце царствования Гераклия и при его наследниках — Констансе II и Константине IV. Набеги персов и арабов полностью уничтожили старую структуру деления империи на провинции. Например, когда в ходе последней Персидской войны были вновь заняты анатолийские провинции, функции местной гражданской администрации по необходимости пришлось взять на себя военным командирам, ответственным за защиту того или иного региона. Столкнувшись с угрозой сарацинских набегов, императоры превратили эту временную гражданско-военную административную систему в постоянную. Регионы страны стали отныне именоваться фемами, каждой из которых в качестве императорского наместника управлял стратиг; его фема (воинское соединение) являлась гарнизоном фемы (административно-территориальной единицы). Соответственно власть в районах, на которые подразделялась фема, осуществляли турмархи и друнгарии. Отдельные, особо важные в стратегическом отношении, приграничные регионы (например, вокруг ключевых перевалов Тавра), где гарнизоны необходимо было поддерживать в особо высокой боевой готовности, были структурированы с использованием меньших военно-территориальных единиц — так называемых клиссур под управлением клиссурархов.

К концу VII в. в Византии насчитывалось 13 фем: 7 в Анатолии, 3 на Балканах и 3 на островах и прибрежных территориях Средиземного и Эгейского морей. К X в. число фем выросло до тридцати. Армия за эти триста лет не выросла — просто в каждой феме было расквартировано меньше войск. На протяжении большей части этого периода регулярная армия империи насчитывала в среднем около 120 — 150 тысяч человек, приблизительно поровну пехоты и кавалерии.

Очевидно, в расположенных близ границ фемах было расквартировано больше постоянных гарнизонов, чем во внутренних областях страны. В среднем, каждый стратиг мог в кратчайший срок вывести в поле от двух до четырех турм тяжелой кавалерии и примерно столько же пехоты. В зависимости от ситуации (особенности противника, физико-географические характеристики района ожидаемых операций и т.д.) он мог оставить часть или даже всю свою пехоту на месте.

Регулярные силы каждой фемы пополнялись за счет выборочного рекрутского набора из числа местных жителей, наиболее соответствующих требованиям военной службы. Хотя отдельные варварские соединения в армии, как правило, существовали, империя больше не оказывалась в зависимости от них, а набирала солдат из числа собственных подданных — лучшие из них приходили из Армении, Каппадокии, Исаврии и Фракии. Греки считались наименее подходящим материалом для вербовки.

Система фем включала и силы ополчения, созываемого для целей местной обороны. Она была удовлетворительной там, где местные обитатели были тверды и воинственны, но оказывалась неэффективной в регионах, подобных Греции. Там, где она срабатывала, партизанские действия населения оказывали регулярным войскам империи существенную помощь при отражении нападений или уничтожении вторгшегося противника.

После того, как византийцы примирились с потерей обширных периферийных владений, империя на протяжении большей части своего существования не имела побудительных мотивов для завоеваний или агрессии. Государство являлось самым процветающим в мире, а жизненный уровень населения был высоким. За присоединение территорий приходилось слишком дорого платить, как в прямом смысле, так и человеческими жизнями, а их результатом являлось только увеличение расходов на оборону и содержание администрации. В то же время византийцы прекрасно понимали, что их богатство служило постоянной приманкой для алчных соседей-варваров.

Нетрудно понять, что в такой ситуации византийская военная политика не могла не быть оборонительной по самой сути. Ее основной целью являлось исключительно сохранение территории и ресурсов. Византийская стратегия представляла собой реализацию сложной средневековой идеи отпугивания потенциального противника и была основана на желании по возможности избежать войны, а если уж войны избежать нельзя, то вести ее, с минимальными потерями, отражая нападение, изматывая агрессора и либо уничтожая его, либо вынуждая покинуть пределы империи. Как правило, эта стратегия сводилась к ведению гибких оборонительно-наступательных военных действий, в ходе которых византийцы стремились сперва отбросить противника к обороняемым горным перевалам или речным переправам, а затем истребить его в результате скоординированной наступательной операции соединенными силами двух или более фем.

Использование экономических, политических и психологических рычагов помогало и, зачастую, избавляло от необходимости применения грубой силы. Византийцы мастерски провоцировали разногласия между беспокойными соседями. Чтобы склонить баланс сил в свою сторону, время от времени они заключали с кем-либо из варваров союзы. Субсидии, выплачиваемые союзникам, а также полунезависимым варварским вождям на спорных границах также помогали стране уменьшить тяжесть содержания непомерных вооруженных сил. Все эти действия облегчались наличием эффективной, широко раскинутой разведывательной сети, состоявшей главным образом из торговцев и доверенных, хорошо оплачиваемых агентов, занимающих ключевые позиции при враждебных и дружественных дворах.

Императоры охотно пользовались религией в качестве инструмента для решения чисто светских задач. Искренне стремясь распространить христианство среди языческих народов, они в то же время прекрасно понимали, что миссионеры могут ненавязчиво оказывать благотворное влияние при дворах обращенных правителей и что общая приверженность христианской вере автоматически ведет к союзу против язычников и мусульман.

Основу вооруженных сил империи составляла хорошо обученная, дисциплинированная тяжелая кавалерия. Византийский катафрактарий символизировал мощь Константинополя в той же мере, в какой легионер являл собой зримый образ могущества Рима.

Каждый всадник носил металлическую каску или конический шлем, увенчанный гребнем или султаном из крашеного конского волоса. Тело его от шеи до бедер покрывала кольчуга. На ногах были стальные башмаки, поверх которых обычно надевались кожаные, а также наголенники для защиты нижней части ноги, а руки и кисти были закрыты латными рукавицами. К левой руке катафрактария был привязан или пристегнут сравнительно небольшой круглый щит, оставлявший обе руки свободными для управления лошадью и обращения с оружием, но в то же время удобный для защиты в рукопашном бою уязвимого левого бока. Поверх кольчуги на нем был легкий хлопчатый плащ (накидка), выкрашенный в цвета своей части; тех же цветов были конский волос на шлеме и щит. Тяжелый плащ для прохладной погоды, одновременно служивший одеялом, был приторочен к седлу. Некоторым лошадям, находившимся в первом ряду развернутого строя, латы также защищали голову, шею и грудь.

Оружие катафрактариев обычно включало лук, колчан со стрелами, длинное копье, палаш и, иногда, притороченный к седлу топор. Часть тяжелой кавалерии, по всей видимости, составляли конные копейщики, но большинство, очевидно, было вооружено как копьем, так и луком. Можно предположить, что в то время, когда катафрактарий пользовался луком, его копье покоилось в стременных или седельных ножнах наподобие карабина более современного кавалериста. Когда же он пользовался копьем, палашом или топором, лук, очевидно, свисал с седла. К древку копья пониже наконечника крепился флажок тех же отличительных цветов, что и конский волос на шлеме, накидка и щит.

Люди были отлично обучены и способны к сложным эволюциям как на учебном плацу, так и на поле боя, лошади хорошо выдрессированы. Особое внимание уделялось отработке меткости стрельбы из лука и постоянной практике обращения с другими видами оружия.

Византийская пехота почти поровну делилась на два класса — тяжелую и легкую. Тяжелые пехотинцы, из-за своего круглого щита называвшиеся скутатами Скутат — от латинского scutut (щит); по смыслу близко к русскому «щитоносец». , были снаряжены очень похоже на катафрактов. Они носили шлем, кольчугу, латные рукавицы, наголенники (или высокие, до колен, сапоги) и накидку. Вооружение их составляли копье, щит, меч и, иногда, топор. Принадлежность скутата к тому или иному воинскому формированию определялась цветом накидки, щита и конского волоса на шлеме.

Бо́льшую часть легкой пехоты составляли лучники, хотя были также пращники и метатели дротиков. Чтобы добиться максимальной подвижности, они несли мало защитного вооружения или дополнительного оружия, хотя, по всей видимости, в отдельных случаях от этого правила и допускались какие-то отклонения. Большинство из них носило кожаные куртки, иногда шлемы и, как правило, в дополнение к луку и колчану (или дротикам) — короткий меч.

Хотя чисто кавалерийские армии были Византии не в диковину, но чаще оба рода войск сочетались во время кампании почти в равной пропорции — так же, как пехотные силы состояли обычно поровну из лучников и скутатов.

Византийская тактика была основана на наступательных или оборонительно-наступательных действиях и предусматривала большое число последовательных координированных ударов по врагу. Нормальные боевые порядки (в зависимости от обстоятельств значительно менявшиеся) состояли из пяти основных элементов:

1) первая линия центра; 2) вторая линия центра; 3) резерв (охрана тыла), обычно представлявший собой две группы, размещенные позади каждого фланга; 4) фланговые отряды охранения, в боевую задачу которых входили также охват и окружение противника; 5) отряды дальнего охранения и прикрытия, в боевую задачу которых входили также охват и окружение противника. В армии, состоящей из приблизительно равных частей пехоты и кавалерии, первые два элемента боевых порядков всегда составляла пехота — скутаты в центре и лучники на флангах; три остальных всегда были кавалерийскими. Если пехоты было мало, она могла образовывать только вторую линию центра или в качестве дополнительного резерва размещаться позади двух кавалерийских линий.

Когда противостоящая армия являлась преимущественно кавалерийской, а византийская — пехотной, передовая линия ожидала атаки врага. Уверенные, что их фланги и тыл надежно защищены кавалерией, скутаты выдерживали натиск кавалерии не хуже римских легионеров, а на фланги атакующего противника незамедлительно обрушивались византийские фланговые отряды охранения. Вслед за тем второй, еще более сокрушительный, удар по вражеским флангам и тылу наносили отряды дальнего охранения и прикрытия. Если тактика подобных контрударов не достигала цели и византийская передовая линия вынуждена была отступить, она могла осуществить такой маневр через просветы, в соответствии с традиционной римской схемой оставленные для этой цели во второй линии. Отряды охранения и окружения оттягивались, перегруппировывались и атаковали вновь. Наконец, если вторая византийская линия терпела неудачу, а прежняя передовая еще не успевала перестроиться, положение все еще могло быть спасено контратакой свежих резервных отрядов, почти всегда применявшихся скорее для двойного окружения, чем для фронтальной атаки.

Ясно, что при таком наборе компонентов существовало много вариантов их использования в бою — это в равной мере зависело от количественных и качественных характеристик войск противника. Здесь важно отметить наличие стандартной тактической доктрины; упор на окружение противника, взаимодействие родов войск (включая координированное применение метательного и ударного оружия и всех элементов боевых порядков), а также на сохранение свежего резерва, которым, в конечном счете, нередко выигрывалось сражение.

Хотя роль пехоты была и вспомогательная по отношению к кавалерии, однако византийская доктрина не предусматривала ее пассивности. При любом противостоянии с вражеской пехотой — во взаимодействии со своей кавалерией или в чисто пехотных действиях на пересеченной местности — скутаты при поддержке лучников и метателей дротиков должны были захватывать инициативу и наступать. Нормальный строй скутатов достигал 16 человек в глубину, а отдельные нумерии могли перестраиваться, растягивать и смыкать ряды подобно старым римским когортам. Атакуя, они кидались на врага и перед самым столкновением с его боевыми порядками метали копья — опять таки подобно римской когорте. Таким образом, нумерии скутатов сочетали свойства легиона и фаланги, хотя им и не хватало высокого боевого духа, так много способствовавшего успехам пехоты Александра Великого и Цезаря.

Кавалерийские нумерии обычно строились в линии по 8–10 всадников в глубину. Византийцы признавали, что этот строй, возможно, не совсем оптимален, но были готовы отчасти пожертвовать гибкостью, получая взамен большее чувство безопасности, которое испытывают люди в глубоком строю.

Военные теоретики Восточной Римской империи столько же времени тратили на анализ особенностей своих врагов, сколько и на выработку собственных тактических положений. Подобный комплексный подход явился одной из основных причин многовекового византийского военного превосходства.

Маврикий, например, полагал, что при малейшей возможности кампании должны предприниматься в то время, когда противник менее всего готов воевать. Для гуннов и скифов Восточной Европы таким периодом являлись февраль и март, когда лошади более всего страдали от бескормицы. Немного раньше — в середине зимы — наступало наилучшее время для войны со славянскими болотными жителями, поскольку византийским войскам ничто не мешало по льду достигать их убежищ, тогда как защитники не могли укрываться в воде и камышах. Осень, зима и весна были хороши для действий против горных племен, поскольку снег будет обнаруживать их следы, а отсутствие листвы — уменьшать для них возможность укрытия. Любая холодная или дождливая погода годилась для кампаний против персов или арабов, поскольку в такое время они испытывали подавленность и сражались с меньшим напором.

Впоследствии Лев VI Мудрый давал очень похожие советы офицерам своего времени; тогда главными противниками Византии являлись грозные франки и коварные арабы-мусульмане. О франках Лев Мудрый писал: «Франки (и ломбарды) смелы и отважны до крайности: в малейшем отступлении они усматривают несмываемый позор и готовы ринуться в сражение, когда бы вы им ни предложили. Атака франкской кавалерии с их палашами, копьями и щитами столь грозна, что от прямого столкновения с нею лучше уклоняться до тех пор, пока вы не обретете уверенность, что шансы на вашей стороне, — вам надлежит воспользоваться их беспечностью и отсутствием дисциплины. Сражаясь пешим порядком или верхом, они одинаково атакуют плотной неповоротливой массой, которая не способна маневрировать, потому что не знает ни организации, ни дисциплины... По этой причине они легко приходят в смятение, будучи атакованными неожиданно, с флангов, или с тыла — маневр, который легко осуществить, потому что франки по беспечности своей пренебрегают аванпостами и дозорами. Их лагерь хаотичен и не укреплен, и потому без особого труда может быть захвачен неожиданной ночной атакой. Никакой маневр не удается против них лучше, чем ложное отступление, наводящее на засаду, потому что они бросаются в преследование без раздумий и всякий раз попадают в ловушку. Но, возможно, самой лучшей тактикой против франков является затяжка кампании и выманивание их в горные или пустынные регионы, поскольку они нимало не заботятся о снабжении, а когда запасы оказываются на исходе, энергия их тает, и после немногих дней голода и жажды они дезертируют, бросая знамена, и каждый как может пробирается к себе домой. Проистекает это из полного отсутствия уважения к власти; каждый знатный человек считает себя не хуже прочих, и потому при малейшем недовольстве незамедлительно выходит из повиновения командиров. Вожди франков охотно поддаются искушению взяткой — скромная сумма наличными может иногда предотвратить их набег. Поэтому гораздо проще и дешевле изводить франкскую армию стычками, затяжными действиями в пустынной местности и нарушением линий снабжения, чем пытаться покончить с ними одним ударом». Сокращенное изложение текста, переведенного Оманом (примечание Э. и Т. Дюпюи)

К арабам-мусульманам Лев VI испытывал куда больше уважения. Вот его высказывание о сарацинах (опять-таки в переводе Омана): «Изо всех варварских народов они наиболее рассудительно и осторожно осуществляют свои военные предприятия... во многом они охотно перенимают опыт [византийцев] — как в применении различного оружия, так и в области стратегии». Однако Лев Мудрый замечает, что даже заимствуя чужой опыт, арабы так и не сумели усвоить организационных и дисциплинарных принципов, лежащих в основе византийских побед. Несмотря на численный перевес мусульман, их фанатичное бесстрашие и охотное обращение к чужому опыту, Лев VI Мудрый полагал, что византийские боевые навыки, дисциплина и организованность должны побеждать, и, надо сказать, как правило, так все и происходило.

Хотя каждый солдат имел при себе оружие, снаряжение и рассчитанный на несколько дней рацион, за армией всегда следовали продовольственный и вещевой обозы, что позволяло осуществлять длительные операции, а в случае необходимости и предпринимать долгие осады. Частично гужевые, частично вьючные, эти обозы сопровождались многочисленным вспомогательным персоналом из гражданских лиц: возчиками, фуражирами, офицерскими слугами и т.д. (следует отметить, что присутствие здесь особ женского пола, по всей видимости, не одобрялось).

Поскольку к кастраметационным мероприятиям византийцы относились не менее серьезно, чем ранние римляне, снаряжение пехотинца обязательно включало кирку и лопату. Место для каждого лагеря выбиралось и предварительно размечалось специальным инженерным подразделением. В то время как часть армии развертывалась, чтобы обеспечить безопасность, остальные вооружались извлеченным из обозных вьюков шанцевым инструментом и по старой римской традиции быстро сооружали палисад и возводили временные укрепления.

Каждой нумерии было придано медицинское подразделение, обычно состоявшее из врача и хирурга, а также 8–10 санитаров или вспомогательного медицинского персонала. Дабы стимулировать их к действенному исполнению обязанностей эти помощники получали существенное денежное вознаграждение за каждого раненого солдата, вынесенного с поля боя и впоследствии вернувшегося в строй.

Отлично организована была и служба связи. Помимо развитых служб конных гонцов и пеших посыльных существовала также система дальнего оповещения с помощью дымовых сигналов (в светлое время суток) и сигнальных огней (ночью), так что известие о вторжении могло быть буквально в считанные минуты передано с границы в Константинополь.

В армии непременно присутствовали капелланы. Как и в Западной Европе, византийские священники и монахи всегда были готовы занять свое место в строю, хотя ортодоксальная (или, иначе, Православная) церковь гораздо строже Римско-католической укрощала крестоносный пыл, в большей мере придерживаясь библейской заповеди «не убий».

Обучение офицера начиналось, когда юноша, обычно из благородной семьи, поступал в кадетский корпус. В мирное время процесс этот, вероятно, не слишком отличался по сути от программы обучения современного офицера: упор на выработку боевых навыков, владение оружием и конем, изучение трудов военных теоретиков прошлого и настоящего, упражнения, в которых теоретические знания применялись на практике. В военное же время ученики кадетских корпусов служили при штабах различных стратигов в качестве и рядовых служащих и посыльных, иногда, без сомнения, получая возможность помогать штабным офицерам в составлении простейших приказов и подготовке планов.

Продвижение молодого офицера через штабные и командные должности было, очевидно, организовано таким образом, чтобы он мог приобрести боевой опыт и предоставить вышестоящим командирам возможность оценить его в действии. Наиболее перспективным турмархам давалась возможность самостоятельного командования в должности клиссурархов, и если они успешно справлялись с этими обязанностями, то могли быть уверены в дальнейшем продвижении в стратиги. Судя по всему, на этом этапе воинской карьеры вышестоящие командиры уделяли наибольшее внимание выявлению и развитию у молодого офицера склонности к объективному анализу ситуации; византийцы были совершенно справедливо убеждены, что именно это умение лежит в основе их успехов и имеет принципиальное значение для становления хороших полевых командиров и штабных работников.

Стратиги, очевидно, перемещались с одной фемы на другую. С одной стороны, это удерживало их от излишнего погружения в политику, а с другой — от чрезмерного обустройства на одном месте, которое могло бы позволить военачальнику забыть о тяготах воинской службы. Старшие стратиги являлись наместниками наиболее территориально крупных фем, представляющих наибольшее стратегическое значение, как правило, пограничных, за исключением Анатолийской фемы в центральной части Малой Азии. Архистратигом, т.е. верховным главнокомандующим византийскими вооруженными силами (в отсутствие императора) и военным министром, обычно являлся именно командующий Анатолийской фемой.

После Пунических войн только римляне, а позднее византийцы, временами уделяли должное внимание выработке концепции применения военно-морских сил и осуществлению контроля за морем. Свое владычество над Средиземным морем они считали неоспоримым — даже когда им бросали вызов различные пираты, а также вандалы или готы. Однако становление во второй половине VII в. мусульманской морской мощи породило в Константинополе энергичную ответную реакцию. К началу VIII в. благодаря изобретению «греческого огня» и косого паруса господство Византии на море было утверждено вновь, что и продемонстрировал Лев III Исавр при осаде Константинополя. Хотя и оказываясь временами под сомнением, а то и под угрозой, это превосходство сохранялось на протяжении следующих четырех столетий. Главной базой византийских морских сил являлась Кибиратская фема, лежащая на южном берегу Анатолии (и приблизительно совпадающая с совр. илем Анталья в Турции), где стойкое племя моряков вело свой род от пиратов времен Римской республики. Корабли и моряки поставлялись также островами Эгейского моря и другими морскими регионами Анатолии. Как бы там ни было, Кибиратида была единственной фемой, жители которой не подлежали рекрутскому набору в сухопутную армию. Зато они поддерживали регулярный военно-морской флот, достигавший 100 кораблей, и поставляли более 20 тысяч человек моряков — около половины личного состава византийского флота.

Флот состоял из относительно небольших, легких и быстроходных галер, по большей части, с двумя рядами весел (обычно по 30–40 по каждому борту), двумя мачтами и двумя латинскими парусами. Помимо гребцов, обученных рукопашному бою, на каждом корабле размещался отряд морской пехоты, полный штат которого составлял от 200 до 300 человек. Более крупные корабли на носу и на корме имели поворотные башни с установленными наверху метательным орудиями. Однако самым смертоносным оружием этих кораблей (начиная примерно с 670 г.) являлись установленные на носу трубы, откуда с взрывной силой извергался на противника устрашающий и смертоносный «греческий огонь».

В различных источниках утверждается, что «греческий огонь» был изобретен в VII в. Этот зажигательный состав стал применяться не только в морских боях, но и в борьбе за крепости.

Предположительно «греческий огонь» включал селитру, серу, нефть, смолу и другие вещества, он не гасился водой. В 673 г. он был успешно применен греками (отсюда и название), и они вплоть до XII в. сохранили на него монополию в морском бою.

Хитрость и умение обмануть были в почете у жителей Восточной Римской империи, и византийцы охотно прибегали к ним при первой же возможности. Искренне презирая и в самом деле лицемерное порой западное понятие рыцарской чести, они пребывали в убеждении, что главное — это выиграть войну с минимумом потерь и возможно меньшими затратами ресурсов, а в идеале вовсе обойтись без сражений. Византийцы показали себя искусными мастерами различных форм ведения психологической войны, умело сеяли разногласия во вражеских рядах, а при необходимости без малейших угрызений совести прибегали к лживой пропаганде, чтобы поднять дух собственных солдат.

Учитывая то, какими методами ведутся порой нынешние войны, византийцев не приходится особенно порицать. Возможно, их сугубо прагматический подход к проблеме выживания нации даже заслуживает восхищения. Более того, у них существовал достаточно четкий моральный кодекс поведения на войне: подписанные договоры были нерушимы; послы и посредники бдительно охранялись; пленные нонкомбатанты никогда не подвергались дурному обращению, а к заслужившему своей храбростью уважение побежденному врагу относились с истинным великодушием.