Викинги в Западной Европе

Современники приписали всю вину за этот позорный договор совершенно неспособному, трусливому королю и объявили его приближенных изменниками. Возмущение было так велико, что вскоре после этого Карл был свергнут.

Ганс Дельбрюк замечает, что Карл Толстый отнюдь не походил на героя, но если бы войска и их вожди проникнуты были безусловной верой в победу, то среди франкских магнатов, наверное, нашлись бы такие, которые, опираясь на свой авторитет, могли бы заставить императора назначить герцога, который повел бы их в бой.

Г. Дельбрюк постарался разобраться и в тех моментах, которые могут служить объяснением решения императора, принятого им, наверное, не без обсуждения в военном совете. «Если сообщения хроник, что норманнов было 30 тысяч или даже 40 тысяч человек, — пишет Г. Дельбрюк, — лишены основания, то все же их армия была довольно многочисленной, и когда Карл подошел со своим войском для снятия осады, то норманны не приняли сражения в открытом поле, а отступили в укрепленный лагерь на левом берегу Сены. Итак, перед франками стояла задача либо взять этот лагерь штурмом, либо окружить его и взять измором. Имел ли бы штурм какие либо шансы на успех, остается под большим сомнением. Представим себе Юлия Цезаря в аналогичном стратегическом положении: нет сомнения, что он окружил бы неприятельский лагерь и палисадами и измором принудил бы его, в конце концов, сдаться. Для этого необходимо было располагать запасами провианта на достаточно долгий срок: казалось бы, что и император франков имел полную возможность перебросить все нужные припасы по прекрасным водным артериям Рейна и его притоков. Но для этого недоставало необходимых административных предпосылок. Не надо забывать, что призыв вассалов при Каролингах построен был на принципе, что каждый отряд сам подвозит свое довольствие. Карл уже с августа 886 г. находился поблизости от Парижа, между тем сбор закончился лишь в ноябре; очевидно, отряды собирались весьма медленно. Когда прибыли последние отряды, то первые уже успели уничтожить свои трехмесячные запасы продовольствия. Не было опытных и находчивых поставщиков, которые сумели бы за наличные деньги извлечь от населения даже небольшие запрятанные запасы и организовать подвоз из более отдаленных областей. Приказы о поставках из ближайших, дотла опустошенных норманнами, окрестностей Парижа ни к чему не привели, а на далеком расстоянии от театра военных действий король не пользовался достаточным авторитетом, чтобы его именем можно было силой реквизировать и доставить имеющиеся запасы».

Таким образом, норманны обязаны своими военными успехами не только своей собственной необузданной храбрости, а, прежде всего, разладу среди франков, распаду империи, междоусобной войне. Первые победы и успехи, доставшиеся им благодаря этим обстоятельствам, дали им все более усиливавшийся моральный перевес и уверенность. У франков было как раз наоборот: не только потому, что они были преисполнены неописуемым страхом перед неистовыми берсеркерами, но прежде всего и потому, что авторитет королевской власти, даже и после восстановления единой империи, надолго оставался парализованным. В истории войны Цезаря в Галлии мы установили, что одна из самых существенных причин побед римлян заключалась в их превосходстве в административном отношении. Точно так же последней и решающей причиной постыдного соглашения Карла III с норманнами под Парижем, вероятно, послужило ни что иное, как административная неспособность связанной с феодализмом королевской власти в продолжение зимы прокормить армию, собранную с такими усилиями. Карл Великий обладал еще достаточной властью над своими графами, чтобы держать в своих руках армию и заставить графов дать необходимые для нее припасы.

Исторические хроники, которые велись в немецком городе Фульда, сообщают, что во время осады, часть осаждавших, под предводительством морского короля Зигфрида, за выкуп в 60 фунтов серебром дала себя уговорить отойти, но лишь только Карл заключил договор с осаждавшими и отступил, как король Зигфрид, узнаем мы, появился снова и, преследуя его, поднялся вверх по течению реки Уазы. Далее в летописях говорится, что именно приближение армии Зигфрида побудило Карла заключить договор. Однако из фактического положения вещей это не вытекает, и вопрос, черпал ли летописец свои сведения из подлинных источников, остается открытым. С таким же успехом можно было бы привести аргументы противоположного порядка, а именно, что приближение новой армии как раз представило бы франкам возможность пойти навстречу и дать открытое сражение. Победа дала бы им моральный перевес и повлияла на принятие решения наступать на укрепленный лагерь норманнов под Парижем.

«Но так как мы не располагаем достаточно точными данными о фактическом положении вещей, то нет смысла разбираться в таких возможностях»,— замечает Г. Дельбрюк. Остается факт, что правитель объединенного королевства франков в своей же стране не отважился наступать на какие-то банды пиратов, проникшие в нее, побороть и наказать их, что, в свою очередь, служит явным свидетельством крайней военной слабости этого королевства франков.

Кроме кратких сведений в хрониках и летописях, имеется подробное описание осады Парижа в героической поэме лично пережившего эту осаду монаха Аббо. К сожалению, в этом повествовании чудеса святого Германа играют большую роль, чем собственно военные события. В сущности, единственные конкретные данные, которые оно дает нам по истории войны, состоят в том, что обе стороны широко пользовались луком и стрелами.

До Г. Дельбрюка все исследователи полагали, что франки с самого начала оставили предместья на правом и левом берегах Сены и защищали только цитадель, расположенную на острове. Однако Г. Дельбрюку это представляется невероятным.

Остров вообще так мал, что на нем никоим образом не могло бы в продолжение года укрываться все население такого большого города, каким, по описаниям того времени, был Париж; некоторые подробности осады несовместимы с таким предположением; места же, кажущиеся противоречивыми, допускают также иное толкование. Вопрос этот связан с вопросом о мостах. Норманны прежде всего повели приступ на башню, прикрывавшую конец одного моста на северном берегу. Когда им не удалось сломить отпор мужественных защитников, они силой восточного ветра направили на мост 3 брандера Брандер — небольшое деревянное судно, нагруженное горючими материалами или порохом; в эпоху деревянного флота употреблялся для поджогов или подрывов неприятельских военных кораблей, стоявших на якоре. , которыми посредством канатов управляли с берега.

Это производит впечатление, будто северный берег всецело был в руках осаждавших. Но этот приступ не привел к цели, так как брандеры прибило к каменным быкам моста, и франки их потушили. Через несколько дней (6 февраля 886 г.), на счастье осаждавших, мост разнесло течением реки. Теперь защитники лишены были возможности получить подкрепление. Норманны штурмовали башню одновременно со всех сторон, подожгли ее и, наконец, заняли. Все защитники погибли. Если все это относится, как по всему вышеизложенному приходится заключить, к той же башне и к тому же мосту, которые осаждались с самого начала, то у франков теперь окончательно была порвана связь с северным берегом, и невозможно предположить, чтобы она могла быть восстановлена во время осады. Но дальше мы читаем, что графу Одо, сделавшему вылазку на север к Монмартру (т. е. к вершинам Марсовой горы), удалось опять пробиться обратно к воротам, и, когда Карл подошел к городу, он вошел в него с этой стороны. Некоторые исследователи (Мартин, Таранн, Дальман, Калькштейн) относят эту потерянную башню на мосту к соединению острова с южным берегом. Такое толкование не только весьма насильственно, но против него по существу можно возразить, что если бы речь шла о штурме только крепости на острове (за исключением обоих предмостных укреплений), то все описание осады должно быть иным. Беспрестанно говорится об осадных сооружениях, подвозившихся норманнами, и о снарядах, которые они бросали в город, а один раз рассказывается, как при процессии с реликвиями вокруг стен крепости в голову одного из хоругвеносцев попал камень, брошенный язычником; другой раз упоминаются церкви близ стен, где спаслись норманны.

Таким образом, отдельные эпизоды этого рассказа можно согласовать только в том случае, если удастся связать защиту северной башни и особенно историю с брандерами с тем, что заодно защищалась целая часть города на северном берегу Сены. «Я считаю это вполне возможным», — подчеркивает Г. Дельбрюк.

Существует документ, из которого явствует, что Карл Лысый построил в 861 или 862 г. в Париже мост. Этот мост за пределами города, находившийся на территории монастыря св. Жермена Оксеррского, мог быть построен только на западной оконечности острова, которая в те времена, судя по документам, простиралась на меньшее расстояние, чем в настоящее время. Северное предместье могло начинаться дальше к востоку от него. Таким образом, возможно, что норманны спустили свои брандеры на Сену еще между предместьем и мостом и оттуда погнали их восточным ветром к мосту.

Судя даже по тексту документа, замечает Г. Дельбрюк, такое определение месторасположения моста кажется нам единственно допустимым, ибо выражение «вне города» не может относиться к городу на острове, а только к части города на северном берегу. Само собой разумеется, что на острове мост устроен был за пределами города; но особенность этого моста заключалась в том, что он не соединял город на острове с предместьем на берегу, где уже существовал другой мост, а вел с острова на открытое поле вне города. Поэтому он и прикрывался укрепленной башней.

Такое толкование устраняет все затруднения. Мост закрывал въезд в Сену между частями города. Со стороны, обращенной к реке, предместья были, конечно, также защищены стенами. И все же защиту города значительно облегчало то обстоятельство, что для неприятеля заранее отрезана была возможность нападения со стороны реки. Поэтому франки напрягали все силы чтобы удержать мост и башню. Но и потеря их не имела решающего значения. Сильные атаки, произведенные норманнами до этого, относились во всяком случае не исключительно к этой башне, а ко всему северному предместью около нее. Все свое внимание они сосредоточили на этой башне потому, что казалось, что ее легче всего будет осилить. Но оказанный им энергичный отпор отпугнул норманнов. Поэтому они, несмотря на успех, превратили осаду в простую блокаду и из лагеря, разбитого ими теперь на южном берегу, грабили окрестности. Франки и после потери этого моста с башней, служивших только наружным укреплением, сохраняли предместья на правом и левом берегах, связанные мостами с островом.

Викинги уже не удовлетворялись примитивным грабежом. Теперь они экспроприировали целые деревни, выгоняя оттуда местных жителей и захватывая их дома. Многие привозили из Скандинавии своих жен. Большинство таких поселений просуществовали недолго из-за частой смены союзников и междоусобных столкновений той поры. Лишь одно владение викингов — Нормандия (в буквальном переводе — Страна северян) — уцелело. Своей уникальной судьбой оно обязано выдающемуся уму скандинавского вождя, вошедшего в историю под именем Грольфа-Ходока; говорят, он был столь тяжел, что не мог ездить верхом: ни один конь не выдерживал его веса. Будучи не в силах прогнать скандинавов, внук Карла Лысого, Карл Простак, согласился отдать Грольфу широкую долину в нижнем течении Сены (включая графство Руанское) в обмен на вассальную присягу и обращение в христианство. В 911 г. они официально утвердили этот договор в Сен-Клер-сюр-Эпт, на одном из притоков Сены между Парижем и Руаном. Сделка была взаимовыгодной: Грольф — с тех пор известный как Ролло — получил законный статус и земельные владения, а Карл заручился поддержкой мощного союзника в своей борьбе с мятежными баронами, а равно и с другими викингами.

К 912 г. Ролло и его дружина забросили свои языческие амулеты и формально приняли христианство. Ролло, однако, сохранил, по крайней мере, один характерный для викингов институт, именуемый «more danico» — «датский обычай», а попросту говоря, многоженство. В то же время сподвижники Ролло брали в жены француженок, а не скандинавок, и их дети говорили по-французски. Через несколько поколений уже мало кто в Нормандии изъяснялся на старом скандинавском наречии.

В XI в. Нормандия стала наиболее могущественным европейским государством со времени падения Рима. На протяжении шести поколений наследники Ролло, подобно своим предкам-викингам, совершали походы со своего нормандского плацдарма и основывали королевства в Британии, Италии и Сицилии.

Точно так же, как это произошло с Ролло и его сподвижниками, их преемники переняли культурные обычаи тех стран, которые они покоряли. При этом им удалось сохранить без ущерба свой боевой дух: бесстрашие, дерзость и жажду власти, которые предопределили колоссальные изменения в политической жизни Европы. На востоке, в тайге и степях, населенных славянами, булгарами и хазарами, викинги тоже оказывали свое влияние, покоряя народы и определяя их историческую судьбу.