Дочь морейского деспота Фомы Палеолога. После захвата турками в 1453 г. Константинополя и гибели на его стенах императора Константина IX Палеолога, Фома (брат императора) с семьей бежал в Италию, где вскоре и умер. Его дети — сыновья Андрей и Мануил, а также младшая дочь Зоя (старшая Елена была выдана замуж за сербского короля Лазаря) жили в Риме на скромную пенсию папы римского Павла под опекой кардинала Виссариона. Проекты выдачи Зои замуж за кипрского короля и за знатного итальянского феодала провалились, поскольку женитьба на сироте-бесприданнице не являлась для претендентов желанной целью.

После смерти в 1467 г. первой жены Ивана III14621505, Марии Борисовны, в придворных кругах возникла идея брака великого князя с племянницей последнего византийского императора. Согласно Воскресенской летописи, митрополит Филипп вначале весьма положительно отнесся к планам великого князя и его окружения. Тогда главным религиозным доводом в пользу этого союза была приверженность Зои Фоминичны к православию, хотя после заявления, сделанного в 1470 г. Иваном III о том, что греческое православие после 1453 г. «изрушилось», религиозная «чистота» Зои должна была оказаться под сомнением, и в 1470– 1471 гг. переговоры о приезде «царевны» в Москву приостановились, видимо, большей частью из-за изменившейся позиции Филиппа, который стал противником брака великого князя с «царевной-римлянкой». Больше всего дорожа только что народившейся идеей особого исторического значения московского православия (теория «Москва — третий Рим»), митрополит опасался связей не только с самими «латинянами», но и с весьма подозрительными с точки зрения чистоты православия греками-эмигрантами, жившими в Италии. Кроме того, Филипп легко мог догадаться, что, породнившись с византийским императорским домом, Иван III пожелает и будет иметь формальные основания не только именовать себя «царем», но и перестроить свои отношения с главой церкви по византийскому образцу, т. е. полностью подчинить церковь светской власти. Однако далеко идущие политические цели московского государя оказались важнее религиозных подозрений и неудобств для иерархов. В Риме же проект «русского брака» византийской принцессы как нельзя кстати отвечал планам папского престола, стремившегося к подчинению Русской православной церкви и вовлечению Московского государства в войну с турками. Поэтому 10 сентября 1471 г. в Москву прибыл папский посол Антон Фрязин, который «царевну, на иконе написану, принесе».

Все же достаточно долго после этого «князь великий, обмыслив с отцом своим митрополитом и материю своею... и братиею, и бояры своими» сватовство к иноземной принцессе; этому событию придавалось значение важного политического акта, взвешивались все за и против в последствиях столь значительного шага. Ни один московский князь никогда не вступал в брак с иностранкой (за исключением Василия I Дмитриевича13891425, женившегося на дочери своего соседа — великого князя литовского Витовта). Вступление великого князя в такой брак открывало в Москву путь представителям чуждого и малознакомого мира. В условиях церковно-политической изоляции Руси, оказавшейся в полном одиночестве в католическо-униатской Европе, сохранение независимости Русской церкви от внешних влияний приобретало особое значение не только в идеологическом, но и в политическом плане. Брак с византийской принцессой, воспитанной при католическом папском дворе, был рискованным шагом, своего рода вызовом установившимся на Руси традициям. Он создавал реальную опасность проникновения на Русь враждебных ей католических идей, способных подорвать конфессиональное единство страны. С другой стороны, установление прямых связей с могущественным папским престолом, сохранявшим значение идеологического центра всего западного мира, и вступление в брак хотя и в изгнании, но все же с византийской принцессой, пусть отдаленной, но все же носительницей византийской императорской традиции, привычно привлекательной для средневековой Руси, могли способствовать поднятию международного престижа Русского государства и росту авторитета великокняжеской власти внутри страны. Особенно же важным здесь было то, что новое государство, образовавшееся на обломках прежней удельной системы, не могло больше замыкаться в узком кругу привычных отношений с непосредственными соседями — Литвой, Орденом, Ордой. Проведение сколько-нибудь перспективной активной внешней политики требовало расширения дипломатического кругозора, ориентации в европейских делах. Немаловажное значение могли иметь ознакомление с достижениями западной цивилизации и возможность их использования в интересах нового государственного строительства.

Все эти соображения привели к тому, что, согласно сообщениям Московской летописи, 6 января 1472 г. из Москвы в Рим отбыло специальное посольство во главе с Иваном Фрязиным за великокняжеской невестой «с грамотами... к папе римскому да и ко кардиналу Виссариону». Поездка до Рима заняла более 4 месяцев и, наконец, 23 мая Фрязин «приде к папе римскому Систюсю (Сиксту IV, сменившему умершего Павла] и к гардиналу Виссариону» и получил «честь великую» от папы и от братьев невесты, «царевичей» Андрея и Мануила. 20 июня посольство выехало из Рима, везя с собой принцессу Зою, которую сопровождали папский легат Антонио Бонумбре и посол ее братьев. Русские послы имели охранные грамоты от папы на проезд по всем странам католического мира.

Проехав через Германию, посольство 1 сентября прибыло в Любек, «и рядились тута 8 дней»: организация плавания по Балтийскому морю на ганзейских судах была не простым делом. Только 10 сентября принцесса и ее свита «на корабль взошли». После 11-дневного плавания они 21 сентября прибыли в Колывань (Ревель); 1 октября отправились в Юрьев (Дерпт) и прибыли туда 6 октября, проехав 180 верст за 5 дней. 1-го же октября в Псков из Колывани прибыл специальный гонец Николай Лях, сообщивший, что принцесса, «переехав море... едет на Москву... си будет вам государина». Гонец призвал псковичей встретить невесту великого князя «честью» и в тот же день ускакал к Новгороду Великому и далее на Москву. Псков тотчас же пришел в движение: «начаша мед сытити, и корм сбирати», послали гонцов на границы Псковской земли, посадники и бояре из концов отправились в Изборск, «ея с честью стретити». Однако принцесса и ее свита предпочли более короткий путь — через Псковское оз. Спустя неделю от нее прибыл гонец из Юрьева с извещением, чтобы жители Пскова встретили ее «на Узмени». Псковичи изготовили 6 «насадов великих», в каждом поехали посадники и бояре, гребцы «с великой честью».

10 октября, в субботу, в сопровождении «многих людей» они выехали из Пскова , а на следующий день, «пред обедом», прибыли на Узмень. Из-за начавшегося на озере волнения посадники и бояре вышли из насадов и с наполненными кубками и позлащенными рогами с вином и медом ударили челом принцессе. Приняв псковичей «в честь и любовь велику», Зоя пожелала сразу же продолжить путь, «бе бо ей еще се хощеть от немець отъехати». Псковичи приняли царевну, ее свиту («ея приятелев») и «казну» в свои насады и медленно двинулись в обратный путь. Сделав 2 остановки для ночлега, 13 октября насады вошли в р. Великая. Здесь принцесса «порты царскиа надевши». Встреченная с почетом на правом (городском) берегу, она пошла в Троицкий собор «с своими приятели». После торжественного молебна Зоя вместе со свитой отправилась «на княж двор своего государя», где приняла дары: от Пскова — 50 руб. «пенязьми» (иностранной монетой), от посадников, бояр и купцов — «чьа какова сила». Поблагодарив за гостеприимство, принцесса изъявила желание сразу ехать в Москву, «к своему и вашему государю», и, по словам летописца, обещала, «где как вам надобе будет, ино яз... о ваших хощу печаловатися вельми».

В субботу 17 октября, перед обедом Зоя со своей свитой «...поеде с великою честью изо Пскова». Посадники и бояре провожали ее «до старого Вознесенья», т. е. до внешней городской стены. Труден был путь по размытым осенним дорогам — лишь 25 октября принцесса прибыла в Новгород. По словам псковского летописца, здесь, она «приемше... от посадника и от тысяцких и от всего Великого Нова-города честь и дарове и поеха скорее к Москве».

В четверг 12 ноября Зоя торжественно въехала в Москву, встреченная митрополитом, высшим духовенством столицы и знатнейшими московскими вельможами. Путешествие принцессы по Русской земле вылилось в своеобразную демонстрацию политического единства страны, встречавшей свою будущую государыню. Такую торжественную встречу Русь видела впервые; гораздо скромнее выглядела 80 лет назад встреча Софьи Витовтовны?1453. Однако и здесь не обошлось без досадного срыва, «виновником» которого оказался папский легат. Еще псковичи отметили подчеркнуто необычный облик Антонио Бонумбре, его демонстративное нежелание следовать русским обычаям и церковным обрядам: «...не имея же поклонения к святым иконам, и креста на себе рукою не перекрестяся, и в дому святой Троицы только знаменася... и то по повелению царевне». Однако представитель папы вел себя в православной стране сообразно своему сану и положению, выполняя возложенную на него важную политическую и идеологическую миссию. Папская курия собиралась использовать установление отношений с Москвой для пропаганды своей идеологии, чтобы втянуть «варварскую» страну на Востоке в орбиту «просвещенного» католического Запада. Поведение легата вызвало в Москве решительный отпор. Особенно негодовал митрополит Филипп. Он в резкой форме потребовал от великого князя «поставить на место» папского легата, по указанию которого впереди поезда невесты несели литой серебряный католический крест-распятие: «Нельзя послу не только войти в город с крестом, но и подъехать близко; если же ты позволишь ему это сделать, желая почтить его, то он в одни ворота в городе, а я, отец твой, другими воротами из города; неприлично нам слышать об этом, не только что видеть, потому что кто возлюбит и похвалит веру чужую, тот своей поругается». Тогда Иван III «посла к тому легатосу, чтоб не шел пред ним крыж». Московская летопись возлагает вину за вызывающее поведение легата на «русского» посла Ивана Фрязина, который стремился «учинить честь папе римскому». Навстречу легату был выслан один из довереннейших бояр, Федор Давыдович Хромой? после 1492, с приказанием «крыжи у легатоса отнявши, да в сани положити, а Фрязина поимати да пограбити».

Встретив поезд принцессы в 15 верстах от Москвы, боярин в точности исполнил возложенное на него ответственное поручение. «Тогда же убоялся легатос», Фрязина же отослали под стражей в Коломну, его дом и имущество разграбили, а жену и детей «взяли в неволю». В тот же день во временном деревянном Успенском соборе был совершен торжественный обряд венчания и Зоя Палеолог превратилась в великую княгиню Софью Фоминичну .

Брак Ивана III с папской иждивенкой имел совершенно другие последствия, нежели на которые рассчитывал папа. Новая русская великая княгиня принесла с собой все заветы и предания Византии, бывшей более тысячи лет самым мощным оплотом христианской религии православного толка. Вместе с тем она знаменовала собой в глазах всех православных людей передачу всех прав византийских государей (после покорения их державы турками) как своему православному супругу — великому князю московскому, так и будущим своим с ним потомкам.

После брака с Софьей Фоминичной , по словам современников, в Иване III произошла заметная перемена. Он стал как бы выше, чем прежние великие князья, держал себя с большим величием, требовал к себе больших знаков внешнего почитания и безусловного повиновения от подданных. Такая перемена, видимо, для того времени была как нельзя кстати, поскольку Москва из сравнительно небольшого княжества стремительно стала развиваться в могущественное государство, а его великий князь — в самодержавного государя с неограниченной властью. В придворном обиходе появляется громкий титул царя, целование монаршей руки, придворные чины (по типу византийского двора): ясельничий, конюший, постельничий и др.; значение бояр, как высшего слоя общества, падает перед самодержавным государем; все становились равными, все одинаково были его рабами. Почетное наименование «боярин» становится саном, чином: в бояре великий князь жалует за заслуги. Кроме боярина, появился несколько меньший чин — окольничий. Таким образом, было положено начало чиновной иерархии.

При сыне Ивана III и Софьи — Василии III14971533 отвергнутый последним приближенный — И. Н. Беклемишев-Берсень в беседе с Максимом Греком рассуждал по поводу произошедших после прибытия Софьи Фоминичны на Русь перемен: «Как пришла сюда мати великого государя, то наша земля замешалася». Когда Грек заметил, что Софья была царского рода, Берсень ответил: «Максиме господине, какая бы она ни была, да к нашему нестроению пришла; а мы от разумных людей слыхали: которая земля переставляет свои обычаи, и та земля не долго стоит, а у нас князь великий обычай переменил». Берсень имел в виду прежде всего введение самодержавных приемов в государственное устройство страны, которые, по его словам, уничтожали самобытность нравов, царивших не одно столетие на Руси. Князь А. М. Курбский, ненавидевший самовластие внука Ивана III и Софьи Фоминичны , спустя столетие приписывал начало противного ему порядка вещей при дворе Софье, называл ее чародейницей, обвинял в злодеяниях, совершенных над членами семьи великого князя. Нет сомнения, что прибывшие с Софьей Фоминичной греки во многом способствовали установлению взглядов на сущность верховной власти в государстве. Итальянские хроники дают описание ее внешности: она была красивой, изящной, невысокого роста. Обладала очень живыми, выразительными глазами и удивительно белой кожей. При большой начитанности владела рукоделием. Известна пелена 1494 г. в Троице-Сергиевой лавре, вышитая Софьей (возможно, по рисунку Дионисия). По характеру вначале была открытой, склонной к просветительству и меценатству. Стремилась привлечь в Россию деятелей науки и культуры, итальянских врачей и мастеров. Софья Фоминична имела способности и склонности к дипломатии. Несомненно, она была женщина с сильной волей, хитрая и имела большое влияние как на своего мужа, так и на ход дел в России. Она настойчиво и последовательно поддерживала антиордынскую освободительную линию Ивана III. Вместе с тем она, по мнению современников, довольно свободно обращалась с великокняжеской казной, что часто шло вразрез с намерениями мужа (история с ожерельем первой жены великого князя, которое она подарила своей племяннице, тогда как у Ивана III насчет его были другие планы).

С нач. 80-х гг. XV в. в Московском государстве не было ни одного крупного конфликта или политического события, в котором бы не была замешана или не принимала бы участия Софья Фоминична . Особенно скандальную известность приобрела ее борьба за престол для своего сына Василия в обход законного наследника — Дмитрия Ивановича — внука Ивана III от рано умершего его сына — Ивана Молодого1458 после 90. Кстати, современники считали, что его смерть — дело рук Софьи Фоминичны . Конечно же, она не любила ни сына первой супруги своего мужа, ни ее внука и стремилась посадить на великое княжение своего сына. В ход было пущено все: заговор, подкуп, измена, оппозиция, предательство. Против Софьи Фоминичны , однако, боролась враждебная ей партия во главе с могущественными боярами — князьями И. Ю. Патрикеевым141999 и С. И. Ряполовским?1499. Они были самыми доверенными и самыми любимыми людьми государя; все важнейшие дела проходили через их руки. Они сделали все, чтобы Иван III охладел к жене и перенес свое расположение ча внука. Со своей стороны на Ивана воздействовала и Елена Стефановна — вдова его старшего мужа: свекор в то время очень ее любил. Однако и у Софьи Фоминичны было много сторонников среди влиятельных лиц при дворе: князь И. Палецкий, дворяне Хруль, Скрябин, Гусев, Еропкин, Поярок и др. Когда Иван III, еще не делая решительных шагов ни в ту, ни в другую сторону, оказывал больше внимания Дмитрию, сторонники Софьи Фоминичны стали пугать Василия, что его отец скоро возведет на престол Дмитрия Внука, а Василий со своей матерью попадет в опалу. Сторонники Софьи Фоминичны составили заговор, который сводился к тому, чтобы Василий тайком бежал из Москвы в Вологду, а оттуда на Белоозеро, где хранилась большая часть великокняжеской казны, и захватил ее. Затем планировалось избавиться от Дмитрия.

Заговор в декабре 1497 г. был открыт, к тому же Ивану III доложили, что к Софье Фоминичне приходили какие-то бабки-знахарки с зельем. Великий князь рассвирепел, велел взять под стражу Софью Фоминичну и Василия; ее сторонников главных заговорщиков — четвертовали, знахарок утопили в р. Москва, многих детей боярских били кнутом, а затем разослали по тюрьмам. 4 января 1498 г., назло Софье Фоминичне , Иван III торжественно короновал своего внука Дмитрия шапкой Мономаха и бармами в Успенском соборе. Однако через год все изменилось. Великий князь помирился с женой и сыном, охладел к Елене и внуку, разгневался на своих бояр, противников Софьи Фоминичны . Его самолюбие было оскорблено тем, что князья Патрикеевы и Ряполовские стали слишком самостоятельными; возможно, Иван III хотел показать и себе самому и остальным свою самодержавную власть, перед которой все без исключения должны преклоняться.

5 февраля 1599 г. князю С. Ряполовскому, чтобы он, по выражению государя, не «высокоумничал», на льду Москвы-реки отрубили голову. Та же участь ожидала и И. Ю. Патрикеева с сыном Василием, но за них заступился митрополит Симон. Оба князя были пострижены в монахи. После этого Иван III провозгласил своего сына Василия великим князем, государем Новгорода Великого и Пскова.

11 апреля 1502 г. на Дмитрия Внука и его мать Елену была наложена опала. Софья Фоминична торжествовала окончательную победу.